Активизм, этика и онлайн: как переиграть соцсети и цифровые платформы?
Разговор с социологом и исследователем активизма Александром Бикбовым, иллюстраторкой, интерсекциональная феминисткой, авторкой канала nixelpixel Никой Водвуд, художницей и фем. активисткой Дашей Серенко и участником левой активистской сцены 2000-2010-х Сашей Бидиным: об онлайн и офлайн режимах активизма. Обсуждаем, что изменилось в активизме за последние 20 лет, как активисты могут переиграть социальные сети и в чем отличия этики взаимодействия лицом к лицу от взаимодействия в онлайн.
или почему сердечный приговор — неподходящая замена научной критике
Интеллектуальный скетч Гегеля «Кто мыслит абстрактно» закручивается вокруг одной сцены. Осужденного преступника ведут на казнь и кто-то в толпе восхищается: «А он красавец!» Толпа возмущенно шикает: «Как можно, это же убийца!» Абстрактному разуму очевидно, что убийца не может быть красивым, а заметивший в нем красоту наверняка сам — типичный разложенец. Философ настаивает на обратном. Абстрактное мышление отталкивает Гегеля деспотической готовностью абсолютизировать в предмете только одно качество и «называнием такого качества уничтожать в нем все остальное».
Социолог культуры порой оказывается в роли такого преступника, чей путь сопровождается суровым и зачастую абстрактным осуждением. Может казаться, что коллизия разрешилась десятки лет назад, и атаковать социологию за непочтительное нарушение сакральных границ сегодня попросту архаично. Но нет, спор продолжается в той мере, в какой некоторые дисциплинарные установки воспроизводятся в форме групповой морали. Здесь абстрактному разуму даже не обязательно знакомство с деталями социологической работы. Достаточно сердечной уверенности, будто само слово «социология» происходит от вульгарного социологизма. И когда менее предвзятый читатель вдруг восклицает: «Глядите, а ведь на самом деле социология многое хорошо объясняет!», — его могут урезонить или даже попугать во имя высших абстрактных идеалов.
Три пункта осуждения
Реплика Михаила Немцева о моей книге «Грамматика порядка» и методологии Бурдье — самая свежая по времени реприза давнего сюжета. Без обиняков осуждая редукционизм исторической социологии и социологии философии, коллега воспроизводит некоторые «классические» упреки и возражения от лица легитимной культуры. Ответом на эти упреки рискуют стать аргументы, которые также были озвучены уже не раз и не два. Я рассчитываю избежать элементарного повтора. Но возврат к пройденному иногда просто необходим.
Эфемерность высказывания в социальных сетях придает интеллектуальному (о)суждению двойственный характер, добавляя важные детали к ранним дебатам, которые велись на других media. Особенность фейсбука состоит в том, что он избавляет говорящего от полной профессиональной ответственности, но также оставляет возможность проговорить допущения и мотивы, нередко изымаемые из более «гладких» форм академического письма. Именно это, даже больше, чем сам обвинительный вердикт, придает очередному эпизоду суда над социологией познавательный интерес.
В посте и последующих комментариях Михаила Немцева звучат три основных упрека:
По мнению Михаила, Пьер Бурдье в «Политической онтологии Мартина Хайдеггера», Александр Бикбов в «Грамматике порядка» и Егор Соколов в статьях о Мамардашвили демонстрируют общий порок. Они не читают философских текстов и пренебрегают содержанием, которое определяет смысл философского высказывания. Эти редукционисты высокомерно сводят любую мысль к «социально-политической ситуации самих философов, и институтов, где они работают». Такой вердикт попросту ошибочен, и чуть дальше я поясню, почему.
В этюде о Париже, столице XIX столетия, Вальтер Беньямин отмечает новые сопряжения, преобразившие город за этот век. Железные конструкции приобретают роль несущих в архитектуре, соблазн пейзажными и социальными панорамами генерирует новые свойства взгляда, наводнение города толпами и машинами сообщает ему утопическое измерение. Барочная фантасмагория товарного изобилия лавок и пассажей дополняется стратегической линейностью проспектов, которая служит подавлению городской самоорганизации, и ростом квартплаты, оттесняющей пролетариат в пригороды.
В этих сопряжениях новая социальная организация передается “зубчатыми колесами страстей” архитектурным моделям, в которых запечатлена греза о будущем. Следует заметить, это не только функциональные пассажи и вокзалы, притопленные городской повседневностью. Это также неутилитарные и триумфальные формы, которые приподнимаютcя над повседневным. По истечении десятилетий именно они становятся будущим-из-прошлого. Сегодня они образуют историческую и туристическую разметку городского пространства, его атмосферные landmarks.
Привычная летняя сцена в Люксембургском саду: “разрешенные” лужайки заполняет отдыхающая публика. Скрытая переменная: полиция проводит воспитательные беседы с пожилыми на лавочках о сохраняющейся опасности коронавируса.
Севастопольский бульвар
2 июня мэрия Парижа разрешила кафе снова открыться, захватив часть уличных пространств. С первого дня импровизированные терассы заполнились изголодавшимися по публичности посетителями, словно вместе с пространственными ограничениями простым декретом отменили и сам вирус. В шаге от бурно оживших кафе – под дверями заведений, не сумевших открыться – продолжается хрупкая жизнь, сконструированная бездомными во время изоляции.
Проспект Терн
Буржуазные кварталы сохраняют показательную двойственность в отношениях с эпидемической дисциплиной и ношением рекомендованных масок. В двух шагах от беззаботных терасс – добросовестное масконошение и прогулки в плексигласовых шлемах.
Речь пойдет о примерах и моделях протестного действия, которое преобразует стигматизирующую уязвимость в предмет публичной дискуссии и практики empowerment, а в отдельных случаях – в активистскую утопию. Эпизоды семинара: феминистское движение в контексте французского и итальянского левого активизма 1970-х, публичные кампании против тюрем, движение ЛГБТ и ВИЧ-пациентов (в частности, Act Up и AIDeS), цифровая кампания ЯНебоюсьСказать и теоретическая работа Джудит Батлер.
Полную программу курса и условия участия можно увидеть здесь.
Immediately after a partial relax of the lockdown Paris did not set itself to large street festivity. On May 11 streets were more saturated with people moving in between reopened shops than with those simply strolling, meeting and spontaneously chatting. The emancipatory shopping hasn’t stayed for the main expression of the rediscovered collectivity. Media quickly focused opinions on sunny picnics marking several urban locations. What draws smaller attention, the proportion of persons wearing masks in the street visibly decreases every next week-end. May 20 was the first evening when massive applause from Parisian windows and balconies, destined to medical workers, was scarce or interrupted. An important landmark in the perception of the epidemic has been crossed.
Meanwhile the virus is there. And the words designating what to do and what to avoid are weighty. They form a context in which reactions to risks are split: to get the virus or to get a fine, to lose job or to be deprived of essential liberties. Urban space is reset as a new space of competition, predefined by older tensions between lifestyles brought out in segregated factions of social classes.
To mask (not): contrasted social worlds
A double bind of epidemic self-control and of police enforcement is still urgent around the concept of distancing. Regional authorities continue to communicate preventive measures, such as a prohibition to gather in more than 10 persons in public, to take public transport unmasked and to consume alcohol in public spaces (this one to stop massive hangouts). Almost 1000 fines were imposed during the first week on those who left the 100km limit without permit.
While many parks are still closed following the same restrictive measures, in certain urban locations human density is simply impressive. As long as these locations “belong” to different social classes, a striking contrast is clearly observable in relationships with a fundamental epidemic object – the mask. Whereas white young bourgeois often avoid wearing masks, at least a third (or more) of black poorer young wear them.
This is partly explained by a much tougher police control, going up to arbitrary violence, destined to non-white populations during the lockdown. So, to wear a mask, especially for a young black man, is a protective measure… against the police. But that does not make the only reason.
The COVID-19 epidemic emptied city places, tinned public sites and readjusted sub-levels of urban routines. Have physical distancing and social isolation already established a new mode to live together that won’t cease after the lockdown is cancelled? That is a large research and political question that each society will strive to answer months and years after the Day 0. What is immediatly visible, is how the lockdown bared deeper material infrastructure of the cities, reducing networks of usual bodily interactions but also generating new ephemeral ones. A short visual study examines signs of presence dispersed in urban spaces deserted and put under control of civic self-discipline and police surveillance.
Hollow sites
Urban institutions immediately “frozen” with the declared lockdown or progressively shut down in the passed weeks expose the city as if it was a set of specimen preparations. The metaphor of open-air museum gains here a full palpability. Visible through windows, fences and prohibitive ribbons, the trace of previously frenetic urban motion displays itself halted and decomposed into dormant shops and churches, cafés and construction sites, hotels and parks. A kind of perfect museum inventory charged with ethnographic and administrative value. Its historical value is still low two months after the full stop. But one may already feel a soft vibration of time machine.
Young social scientists conference “Vectors” held in/outside the Moscow School of Social and Economic Sciences invites you to join an on-line discussion
with Judith Butler, Keti Chukhrov and Alexander Bikbov, moderated by Grigory Yudin
The discussion which has as starting point a concern on physical and social distancing during the pandemic and its impact on collective and political action in long term, will proceed with questioning on modes of inclusion, interconnections between social and virtual spaces, modalities of pursuit for recognition and the potential of distance for joint action and resistance.
Participation is open and free. In order to get an invitation and to take part in the discussion, the organizers propose you to fill-in a short registration form (at the foot of the page).
UPD: The discussion is available online (click to watch)
Related posts / Также смотрите:
Studying protest in Russia A bilingual open-access peer-reviewed journal Laboratorium publishes an article that...
L’État d’urgence banalisé Colloque international La routinisation de l’État d’urgence ? Comparaisons internationales...
Wizyta w Polsce 1. New social movements. Protest movements in Russia and new...
Из работ Мишеля Фуко нам известно, сколь важную роль в формировании европейских аппаратов власти играли эпидемии чумы. Мировая эпидемия коронавируса, которая обещает настоящий социальный и экономический коллапс, становится новым и неожиданно настоятельным для нас экспериментом по социологии знания.
Социолог Александр Бикбов предлагает анализ эпидемии помимо ежедневных сводок, как объекта государственной администрации и отношений господства.
Как государственные администрации управляют эпидемией в разных обществах?
Какие модели превентивных мер и правительственной коммуникации сформированы в ответ на риски, и какие исключения допускает приоритет санитарной безопасности?
В какой мере дилеммы управления эпидемией затрагивают не только базовые свободы, но и принципы Просвещения?
В каких случаях поведение «безответственных» граждан, которые пренебрегают превентивными мерами, становится формой контр-власти? Каково место полиции в меняющихся режимах труда и гражданства?
Обсуждение этих вопросов имеет смысл в рамках текущего клинического знания о COVID-19, которое составляет предмет не только эпидемиологии, но и социологии. Пересечение этих двух дисциплин обнаруживает разрыв в информированности экспертной и гражданской сред, который допускают или целенаправленно отстаивают господствующие модели управления эпидемией.
Социологический подход позволяет деконструировать максимы санитарного здравого смысла, отвечая на вопрос о структурах власти и знания, которые вскрывает эпидемия. Отправной точкой публичной лекции и дискуссии является анализ, предложенный совместно с эпидемиологом Борисом Бикбовым (Бергамо) в статье «Communication on COVID-19 to community – measures to prevent a second wave of epidemic».
Un article Bikbov, Boris & Bikbov, Alexander, “Communication on COVID-19 to community – measures to prevent a second wave of epidemic” est cosigné avec mon frère épidémiologiste travaillant à l’Institut de recherches pharmacologiques Mario Negri à Bergame. Le texte est déposé à OSF repository, en accès libre. Ce résultat de collaboration entre un sociologue et un médecin propose une mise à jour des données épidémiologiques ainsi qu’une mise en question de la stratégie paternaliste adoptée par la plupart des gouvernements européens pour communiquer avec les populations confinées sur le virus et sur les mesures de l’isolation sociale.
Je résume ici quelques faits cliniques qui ne sont pas largement diffusés et qui actualisent l’idée de la propagation du virus et des mesures préventives à venir :
La période d’incubation du COVID n’est pas limitée à 14 jours (ce qu’on on savait au début de l’épidémie), dans 1 % des cas, elle peut tabler sur 24 jours.
La période de la sécrétion du virus par les patients gravement malades a une médiane de 20 jours et jusqu’à 37 maximum. Dans les cas légers c’est 10 jours en moyen, jusqu’à 15 max.
Une diagnostique sans dépistage est spécialement difficile, car près de moité des patients, à leur admission à l’hôpital, n’avaient pas de fièvre (> 37,5 C) et jusqu’à 30 % des contaminés sont complètement asymptomatiques (il n’est pas encore claire s’ils sont contagieux).
Ces nouvelles données signifient un prolongement fort probable de l’isolement collectif, dans le cadre du modèle paternaliste actuellement en acte, et en absence d’autres moyens. Pourtant les moyens existent. Ils ne se réduisent pas aux vaccins et médicaments qui sont encore en phase de l’invention. Un autre moyen, celui de la prévention, existe déjà et représente un point crucial pour la stratégie de la gestion de l’épidémie, au croisement entre les libertés individuelles, inégalités sociales et protection économique.
Speed, long distances, new places vanish from the lockdown life rhythm.
Inventive cooperation fills in its relative scarcity with new and sometimes unexpected ways. In some closed yards musicians give evening concerts from the windows of their flats, in some neighbourhoods even house numbers compete with the odds in self-made quiz, some people just discuss from one balcony to another.
Meanwhile large urban spaces remain generally empty and silent, especially when they lack the “essential” commerce around, as daytime shots testimony showing deserted spaces in the heart of the city.
A way to augment this silence and emptiness, without necessarily breaking it, is to add your light forms to the preinstalled and stray ones. Using old slides from the previous decades and from unforeseen sources, such as old Soviet photos projected on the walls of “bourgeois” European cities, you get an especially suggestive trip.
One week after the announced stay-at-home measures, Paris downtown in the morning gives a perfect idea of a place it was several decades ago. Only a mild wind and a distant passerby make you company when you walk along with a certificate that you must fill-in by yourself each moment you leave home.
